Прострелила навылет...

Ольга Хохлова, СПб:

* * *
сумашедшее солнце с безумным дождем проливным -
я живу в этом городе лживого, ровного глянца,
где все двери захлопнулись - запрещено прислоняться
даже к самым надежным, проверенным и потайным.
я дышу горизонтом, в котором сырая вода
заступает за уровень жизни, терпенья и прочих
безразличных имен и не менее призрачных отчеств,
по которым мои поезда - то туда, то сюда.
череда монотонных событий, привычный пейзаж,
неприличная страсть к размышлизму и прочему блуду.
рыжий мальчик навырост, еще добиблейский иуда,
по моим дневникам изучает искусство продаж.
и монетки потеют в его беспокойной руке
и глаза равнодушно, бессовестно шарят по строчкам:
сущий ангел - от рыжих кудряшек до белых носочков -
сумашествие в правом, безумие в левом зрачке.


Иди и смотри

посмотри на восток - завтра не будет зари;
послушай внимательно солнце, плывущее в тишине;
собери все слова, которыми говорил
о будущности, о счастье и обо мне.

посмотри на восток - станет мертвой вода в реке.
день восьмой. приближается всадник издалека.
ничего не меняется в нашем с тобой мирке,
а звезда уже закачалась - горька-горька.

посмотри на восток - обреченность - почти печать.
посмотри - на восток смотрят многие и молчат.
посмотри как с востока на запад глядят глаза.
я их видела. я не знаю, как рассказать.
_______________________________________



прострелила навылет, бросив в горизонт.
растворились, исчезнув, чувства в бездне.
разорвался этот остов мирозданья - лживость,
мрак открытой парящей печали во мне
серебристой дорожкой Христа.

***

Нина Мамедова:

Питеру

Еще мне долго будет сниться
Мой лес вдоль рельс, берез пятнистый строй.
И северная моя столица,
И Летний Сад в кромешной тьме ночной.

Где Медный Всадник молча мчится
По улицам немым ко мне.
Как на качелях, замирает,
Душа, взлетая в вышине.

Мосты с воздетыми руками
Учетверяют непокой.
Зеленая вода в канале
Прикидывается неживой.

Осиротевшая публичка
Как штырь стоит на пустыре,
И перевернута страничка
Здесь обо мне.

Глаза колодцев наблюдают
Свинцовым отблеском за мной.
И отдаленно каблучками
Уходит молодость к другой.
(22.08.2005 г.)

Поэтам. Вдохновенье.

Они лишь только признают
Судьбы великое горенье.
И в одиночку страстно ждут,
Когда вернется вдохновенье.
Подолгу у окна стоят
Уловленные простотою дня
Тех,
Кто уже полдня
Гоняет мяч туда - сюда.
И, повернувшись от окна, -
Опять к столу,
Опять к кровати,
Опять...
Да все равно куда...
Как будто музыка преследует с утра...
Душа, как молодое тело,
Под пальцами дрожит слегка...
Тетрадный лист,
Лист окаянный
Лежит нетронутый два дня.

И новая картина для
Сюжета:
Вот душа моя -
Она черница молодая.
К окошку кельи припадая,
Постом, молитвой извелась.
Кровь на запястьях запеклась.
Вериги тесные снимает.
И ждет...
Вот оно.
Идет...
Душа на цыпочки встает.
Шаги, однако, тают, тают...
И снова тихо все.
Все также тихо.
И, отродясь, никто не слышал крика, -
Отворотясь к стене,
Она рыдает.
(18.09.2005 г.)

Парижское

Приехать бы в Париж и в Вену можно.
Куда-нибудь,
Но только бы надежно:
Где тихое кафе и запах кофе.

Теперь Париж мне ближе Петербурга?
По расстоянию - не знаю, не по духу.
Ведь Достоевский ближе, чем Бальзак.
И Штраус дальше, чем Чайковский.

Вернемся же в кафе - там запах кофе,
Звон хрусталя и дым от сигарет,
В томленье свет и все в томленье духа,
И тонких пальцев переход в друг друга - и боли нет.
Секретов нет - там разговор души.
- Ты тихое у Бога попроси...

И прошлое ушло, как страхи ночью в детстве,
И высказалось все, что так держало дух,
И вот уже не стало двух -
Одно переплетенье мыслей, как пальцев рук.

А за окном льет теплый дождь по улицам покатым,
И дверь кафе вмещает всех бродяг.
И высказаться вновь приду сюда когда-то,
И оглянусь, чтобы запомнить все в дверях.

Парижское кафе, уютный запах кофе.
И муж - француз, красавец и поэт -
Все это далеко, как Сириус и Вега,
Как новое рожденье на Земле.

И вновь бокалов перезвон,
Стук от дождя по крыше черепичной,
Злой говорок, и чей-то Образ чистый -
Утеха погибающей души.
- Смирения у Господа проси...
(октябрь 1996 г.)